and i guess that i just don't know
25Январь:
1. Майкл Каннингем, "Дом на краю света" (9/10)
У Бобби была замедленная полусонная реакция на сюрпризы судьбы. Когда-то мы с Клэр даже договорились между собой, что в случае пожара кто-то из нас поможет ему выбрать, в какое окно прыгать.
Если двое любящих друг друга людей лишены возможности проявить свои чувства на сексуальном уровне, это создает особую ситуацию. Вы планируете совместные путешествия и обсуждаете, как лучше всего заработать деньги; спорите, в какой цвет выкрасить дом и как назвать ребенка, понимая при этом, что у вас не будет ни того, ни другого.
Вообще новые знакомства не такая уж простая вещь в этом мире. Особенно если по много часов в день, отключившись, лежишь на диване, слушая музыку.
У людей, часто ходящих в кино, обычно вырабатывается особое, ироничное отношение к происходящему, спектр смешного заметно расширяется.
Она никогда не признавала того, в чем ее обвиняли. Я подумал тогда, что она может испортить ребенка. Какой вырастет Ребекка с матерью, кричащей: "Я не кричу!"?
Умершие - трудная тема. Пожалуй, самое примечательное в них - неизменность их статуса. Они будут мертвы в том же самом смысле и через тысячу лет.
Между двадцатью и тридцатью я подозревала, что если каким-то образом лишить меня моей внешности, привычек и полудюжины "принципов", то там, где должна быть собственно я, основа моей личности, окажется пустое место.
- Наверное, тебе кажется, что я какой-то недоделанный, да? Что я и Бобби - это полчеловека каждый? Поэтому мы тебе и нужны вдвоем. Получается один целый человек. Правильно?
Февраль:
2. Levin Meyer, "Compulsion" (9/10)
It was there in the sun, laughing, pushed up close together against the wall, that Judd first saw Artie differently. His face was no longer pasty but alive, his eyes shone, and his body had suddenly a lanky grace. And that night in his imagining, when Judd waited for the king to come into his fantasy, it was Artie.
He hardly knew how - perhaps he was half drunk himself, maudlin - they were patting each other. "Old pal". Maybe singing. Then they started to go to bed. Artie lost the toss for the lower, but refused to abide by the decision. He dived into Judd's bunk, and Judd started to push Artie out; and then horsing around like that, wrestling, they lay extended together to catch their breath, and when it began Artie made no sign, pretending to be half-drunkenly half asleep. Then Artie laughingly muttered a few dirty names, and let it happen as if he were too drunk to know or care.
It was then, on that ride in the November night, that Judd experienced the sense of the two of them in their unity apart from the world. A light snow began to fall, and traffic died away until theirs was the only car on a long stretch of road.
Then the thought came to Judd that at this moment no one in the whole world, only he, knew where Artie was. The night was between them alone. If something should happen right now, an auto accident, and they should be killed together, then their folks might wonder what were they doing way out here. If someone, even Myra, should want Artie right now, she wouldn’t have the ghost of an idea where to look.
He glanced at Artie, who was unusually silent, and saw that Artie had passed out, in the way he sometimes did, his mouth hanging a bit open. And a thrill of happiness went through Judd, to be riding like this as though he were carrying Artie with him into infinity.
Before, we had thought the boys could only have committed the murder under some sudden dreadful impulse. But now we learned how the deed had been marked by a long design developed in full detail. What was new to us was this entry into the dark, vast area of death as an abstraction. Much later, we were to seek the deeper cause that compelled these two individuals to commit this particular murder under the guise, even the illusion, that it was an experiment.
Just as there is no absolute vacuum, there is no absolute abstraction. But one approaches a vacuum by removing atmosphere, and so, in the pretentious excuse offered by Judd, it seemed that by removing the common atmospheres of lust, hatred, greed, one could approach the perfect essence of crime.
Thus one might come down to an isolated killing impulse in humanity. To kill, as we put it in the headlines, for a thrill! I think the boys themselves believed this was what they had done.
Artie was staring into his face. It was for Judd like the moment that comes to any man in the discovery that the woman who had glowed for him, whom he loved, is a slut, and there is a bewildering dismay in him, and he thinks to himself, But I knew it all the time; I knew it when she was abandoned with me, when she did all those dirty things with me – they don’t count for dirty only because you yourself are doing them – but I knew she would do the same with other men. And sinkingly the man knows he may have to love her still and be alone for ever in his love.
And it was then that he made his second irreparable remark. When someone asked if Nietzsche’s superman philosophy justified murder, Judd perversely replied, “It is easy to justify such a death, as easy as to justify an entomologist impaling a butterfly on a pin.”
Judd’s dominant fantasy rôle was that of a slave; Artie saw himself as a master. He was the chief of all criminals, commanding absolute obedience.
Even on the reverse side of their fantasies, there was an interlocking symmetry. Judd as a slave was, however, a superior being, a champion, a godlike, handsome person. Thus, while an inferior in the nominal side of his rôle he was superior on the active side. He lived in comfortable quarters, and he was the mentor of kings. Conversely, Artie was superior in the nominal side of his rôle he was a master mind, a chief, yet in carrying out his picturizations he saw himself as captured and jailed, chained and in rags. He derived greatest satisfaction from imagining himself incarcerated and whipped.
And in real life their fantasy relationships were carried out with beautiful inevitability. Both now related their strange compact, made after the frat-house robbery – the compact in which Artie was the master who must be implicitly obeyed; and yet, the other side of the agreement was the sexual act in which Artie had to submit and which was carried out in the spirit of a rape, a violence, almost a punishment – but, as in his fantasy, a punishment which he passively enjoyed.
“People think that at one moment a man is sane, and at the next he goes insane. To a doctor, insanity means nothing but mental derangement, sickness, and just as there are all degrees of physical sickness, from a common cold to paralysis, there are all degrees of mental sickness, from a mild neurosis to a psychoneurosis to a psychosis.”
“Well, what constitutes normality?”
“A proper balance between the intellect and emotion.”
“And these boys are abnormal?”
“Yes, but in different ways.”
Horn snorted. In what he understood by abnormality, they were the same, he said. In fact, to the State they were plain perverts. Didn’t their compact provide that Artie should consent to certain acts, in exchange for Judd’s help in his criminal adventures? What were those acts?
“They were sexual acts,” Dr. Allwin said.
“How often?” Horn demanded.
Several women pressed their way down the aisles, to get closer. Angrily, the judge ordered, “I want every woman to leave this room!”
Вот так всегда - на самом интересном месте


“To suppose people are well well mentally because they are oriented in time, space, and presence is just as naive as to suppose a person is well mentally because he is not a raving maniac.”
Март:
3. Simon Baatz, "For the thrill of it: Leopold, Loeb, and the murder that shocked Jazz Age Chicago" (4/10)
Как ни странно, но художественная книга показалась мне более обоснованной и структурированной, что ли, чем документальная. Не знаю, мне кажется, от этой книги так и веет расследованием в стиле Рен-ТВ. И потом, мне неинтересно читать километровое описание суда, суть которого сводится к "Это двое хладнокровных убийц, состоящих в так называемых противоестественных отношениях и заслуживающих виселицы" с одной стороны, и "Ну они же такие хорошие мальчики, давайте их простим? Они просто запутались и нуждаются в лечении" - с другой. Вот их отношения - это другое дело, вот этому можно было бы уделить побольше времени) Мне вообще нравится вот эта фишка: сначала кажется, как будто это Леопольд был злым гением в их тандеме, потом оказывается, что вовсе и наоборот: он якобы только потакал Лёбу из-за своей влюблённости в него. Ну а потом приходишь к выводу, что они оба стоили друг друга. Как раз в "Насилии" об этом весьма интересно и интригующе написано. Здесь этому тоже уделяется внимание, но мне не заходит стиль автора
Nathan and Richard renewed their acquaintance in September 1923, and very quickly Nathan succumbed, once again, to Richard's charm. How, indeed, could he have resisted? Richard was too too handsome for Nathan not to fall in love a second time, and Richard was sexually complaisant, willing to indulge Nathan's desires. To his friends, Richard would boast of his sexual conquests; he claimed to have many girlfriends among the coeds on the Chicago campus but, in truth, sex was only moderately pleasurable. "I could", he confessed, "get along easily without it. The actual sex act is rather unimportant to me". His indifference toward sex usually (but not always) translated into acquiescence whenever Nathan importuned him so passionately - why refuse when it mattered so little one way or another?
Ну, и единственный момент, который, несмотря ни на что, вызывает какой-то эмоциональный отклик - конечно же, смерть Ричарда:
Richard died later that day. The prison doctors worked furiously to save him, suturing the cuts, but Richard had lost too much blood. Nathan rushed from his cell to the prison hospital and watched helplessly as his friend, his companion, his lover, lay dying on the operating table. And when it was over, after the surgeons and doctors and prison guards had all left the room, Nathan remained behind, to wash the body, to gently cradle Richard’s head in his arms, and to grieve silently over the loss of his companion.
4. Стивен Кинг, "Жребий Салема" (9/10)
Дай, Господи, мне МУДРОСТЬ принять то, что я не в силах изменить, РЕШИМОСТЬ изменить то, что я могу, и УДАЧУ, чтобы не облажаться.
- Еще Марк Твен сказал, что роман - это признание человека во всех преступлениях, которых он никогда не совершал.
В конце концов ты всегда упираешься в стену родительской любви, так похожую на обитые мягким войлоком стены тюремной камеры. Искренность этой любви лишала всякого смысла как дальнейшее препирательство, так и уже состоявшееся.
Почему болит голова? Мозг не имеет нервных окончаний. Нам известно, что по химическому составу аспирин очень близок к ЛСД, но почему один препарат снимает головную боль, а другой вызывает галлюцинации? Отчасти причиной является то, что мы, в сущности, не знаем, что такое мозг. Самый что ни на есть знающий врач - крохотный островок в безбрежном океане невежества.
Мы гадаем на кофейной гуще и тычем пальцем в небо. На это уходит куча времени. Белая магия. Узаконенное колдовство.
Одиночество! Вот уж действительно самое ужасное слово, какое только есть в языке. С ним не может сравниться даже "убийство" а "преисподняя" - лишь жалкий синоним...
– Дело в том, что в нынешнем веке трактовка католической церковью концепции зла претерпела радикальное переосмысление. И знаете, почему?
– Полагаю, из-за Фрейда.
– Очень хорошо! Католическая церковь вступила в двадцатый век с новой концепцией зла – зла с маленькой буквы. Дьявол уже не представляется рогатым чудищем с хвостом и копытами или змеем, ползущим по саду, хотя это удивительно точный психологический образ. Дьяволом, по евангелию от Фрейда, является бездонная пучина нашего подсознания.
Апрель:
5. Ник Хорнби, "Hi-Fi" (7/10)
Похоже, поставив на первое место музыку (то же, по-моему, верно в отношении литературы, кино, театра – всего, что заставляет человека переживать), уже невозможно разобраться с личной жизнью, начать относиться к ней как к чему-то окончательно оформленному. Может быть, все мы – те, кто изо дня в день вбираем в себя чужие эмоции, - живем под слишком высоким напряжением и в результате теряем способность просто быть довольными: нам подавай либо несчастье, либо восторженное до поросячьего визга, счастье, но обоих этих состояний очень трудно достичь в рамках стабильных и прочных отношений.
Взрослых беспокоит, что маленькие дети играют в войну, а подростки смотрят на видео жестокие фильмы; мы опасаемся, что они воспримут как должное культ жестокости. Но почему-то никому не приходит в голову обеспокоиться тем, что дети беспрерывно слушают песенки о разбитых сердцах, отверженной любви, страданиях и муках утраты. Самые несчастные из моих знакомых – те, что больше всего на свете любят поп-музыку; я не уверен, сделала ли их такими музыка, но знаю наверняка: слезливые песенки они начали слушать задолго до первых обрушившихся на них несчастий.
— И вообще, кто сказал, что мне нравится Соломон Бёрк?
Это уж слишком.
— Соломон Бёрк! «Got To Get You Off My Mind!» Это же наша песня! Из-за Соломона Бёрка у нас всё с тобой и началось!
— Да? А у тебя, случайно, нет его телефона? Хотела бы сказать ему пару тёплых слов.
— Ты что, ничего не помнишь?
— Песню помню. А кто поёт, забыла.
Я не верю своим ушам.
— Знаешь, у меня прямо-таки руки опускаются. Ты правда не видишь никакой разницы между «Bright Eyes» и «Got To Get You Off My Mind»?
— Как же, вижу! Одна про кроликов, а во второй играют трубачи.
— Трубачи! Какие, к чертовой матери, трубачи! Это называется секция духовых!
У многих безупречный музыкальный вкус, но они не читают книжек, многие читают книжки, но при этом страдают ожирением, многие симпатизируют феминисткам, но носят идиотские бороды, у многих чувство юмора как у Вуди Аллена, но и внешность в него же. Одни слишком много пьют, другие полоумеют, сев за руль, или любят подраться, или кичатся деньгами, или употребляют наркотики. Я же ничего такого не делаю: то есть, если я и нравлюсь иногда женщинам, это не из-за присущих мне достоинств, а благодаря тем недостаткам, коих я лишен.
Моя гениальность, если это слово здесь уместно, состоит в умении поместить кучу заурядных качеств в одну компактную упаковку.
— Извини, давай наконец выясним: как его по-настоящему зовут – Йен или Рэй? Ты как его называешь?
— Рэем. Имени «Йен» я не выношу.
— Вот отлично. Впредь буду знать. Ну и какая, говоришь, у Йена квартира?
Сентиментальная музыка обладает способностью увлекать слушателя одновременно куда-то назад и куда-то вперед, и ты в то же время испытываешь тоску по прошлому и преисполняешься надеждами на будущее.
6. J.K.Rowling, "Harry Potter et la Coupe de Feu" (
/10)
Во-первых, всё-таки "Кубок Огня" - моя любимая часть. Наверное, потому что именно здесь волшебная сказка переходит в нечто более мрачное.
Во-вторых, я стала стара и сентиментальна, потому что чуть не утопла нафиг в слезах в конце(
Итак, мой топ рыдательных моментов в "ГП":
- когда Рон жертвует собой в шахматной партии в "Философском камне";
- когда Гарри видит своих родителей в "Кубке огня";
- смерть Фреда
7. Denis Johnson, "Jesus' Son" (4/10)
Название книги, конечно, хорошее, но содержание так себе. По ходу, выросла я из этих зарисовок о жизни алкашей, наркоманов и прочих "пошлых маргиналов".
8. Ширли Джексон, "Призрак дома на холме" (тупая хуйня/10)
Кажется, я дала исчерпывающую оценку) Лучше пересмотрю фильм, причём не одноимённый, а "Дом ночных призраков" - менее известный, вышедший в том же 1999 году, суть которого сводится примерно к тому же, но смотрится гораздо живее.
Май:
9. Стивен Кинг, "Лангольеры" (8/10)
Он вспомнил слова одного пилота: "Нам платят по сто тысяч долларов в год, а то и больше, лишь по одной причине. Они знают, что на всю карьеру пилота приходится тридцать или сорок секунд, когда он действительно может что-то изменить. Нам платят за то, что мы не застынем столбом, когда придёт черёд этих секунд".
- Вроде бы у пилотов есть правило не прикасаться к спиртному перед полетом?
- Это правило не действует, когда речь идет о полетах во времени. Можешь заглянуть в инструкцию.
Не подавляй свой страх...но и не поддавайся ему. Посиди и постарайся разобраться, что к чему. Очень помогает, уверяю тебя.
Крэг Туми, разумеется, не спал. Люди, которые засыпали в критические моменты, вроде того парня, что должен был быть начеку, пока Иисус молился в Гефсиманском саду, совершенно определенно плохо кончали.
10. Себастьян Барри, "Бесконечные дни" (10/10)
Мы с Джоном Коулом нашли лощинку подальше от любопытных глаз. И с лёгким сердцем, подобно человеку, сбросившему с себя заботу, мы стали прогуливаться меж индейских шатров, слушая дыхание спящих младенцев и наблюдая за удивительной породой, которую индейцы называют "уинкте", а белые - бардашами: это мужчины, одетые в женские наряды. Джон Коул разглядывает их, не слишком подолгу, чтобы не оскорбить. Но он как пахотная лошадь, зачуявшая сено. Весь встрепенулся - таким я его раньше не видел. Бардаш надевает мужскую одежду, когда идёт на войну - это я знаю. Потом, после войны, он снова облачается в яркое платье. Мы трогаемся в путь, и Джон Коул весь трясётся, как зябкий ребёнок. Два солдата идут под блестящими гвоздяными шляпками звёзд. У Джона Коула длинное лицо, широкий шаг. Лунный свет не добавляет ему красоты, потому что он и так прекрасен.
Мы лежим в темноте бок о бок, и левая рука Джона Коула просовывается под простынёй и сжимает мою правую руку. Мы слушаем вопли ночных гуляк под окнами и конский топот на дорогах. И держимся за руки, как влюблённые, которые только что встретились. Или как воображаемые влюблённые в неведомой стране, где им можно не прятать свою любовь.
Местные боятся ирландцев, чёрт побери - ирландец, когда он не в духе, может сбить противника с ног и топтаться у него на голове, пока самому ирландцу не полегчает, а противнику - наоборот.
Андерсонвилль. Вы когда-нибудь слыхали про такой город? Мы брели туда под конвоем пять дней, и если было когда на свете место, куда незачем попадать, то это вот оно самое и есть.
Когда в древности Кромвель явился в Ирландию, он сказал, что никого не оставит в живых. Сказал, что ирландцы - крысы и дьяволы. Вычистить страну, освободить место для хороших людей. Сотворить рай. Надо думать, сейчас мы творим такой рай в Америке. Наверно, странно, что в этом занято так много ирландцев. Но ведь так устроен мир. Не бывает праведных народов.
Винона сажает меня у туалетного столика и принимается за работу. Как в театре в Гранд-Рапидс перед спектаклем, но мы точно не в Гранд-Рапидс. Она замазывает мне лицо, подводит глаза сурьмой, красит губы, в сомнении смотрит на меня и всё щедро посыпает пудрой. Теперь я похож на шлюху, что даёт по-быстрому за десять центов. Огни рампы нас не выручат, так что краситься надо хорошо. Винона стирает сурьму, и становится похоже, что мой альфонс подбил мне оба глаза. Но это неважно. Винона приглушает яркость помады. Похоже, мы готовы - то есть готовей уже всё равно не будем. Я запихиваю барахло в саквояж и вынужденно краду у майора бритву. Не знаю, сколько времени займёт путешествие таким новомодным способом, но мне никак нельзя превращаться в бородатую даму.
Июнь:
11. Дэн Симмонс, "Лето ночи" (2/10)
Знакомство с Симмонсом прошло очень неудачно. Эту книгу посоветовали в "Книжном базаре" с пометкой "Если вы любите "Оно", то она вам обязательно понравится". Тут надо сказать, что "Книжный базар" я нежно люблю и слушаю с большим удовольствием, но с их рекомендациями отношения у меня почти не складываются. Рассказывают они очень интересно, но в большинстве случаев - о какой-то хрени, которую я забрасываю через несколько страниц. А тут вроде бы многообещающее начало, так что я решила не бросать чтение и в итоге потратила на эту ересь почти месяц своей жизни)
Совершенно очевидно, что Симмонсу не давали покоя лавры "Оно", и он решил написать свою книгу с абсолютно такой же завязкой, с абсолютно таким же ностальгическим флёром детства в маленьком американском городке в середине 20-го века, когда вы с друзьями гоняете целыми днями на великах и придумываете самые разнообразные занятия (от искупаться в карьере до начать шпионить за школьными учителями) и смутно понимаете, что это последнее лето, которое вы проведёте вместе. И в целом, начало правда хорошее: безмятежное, но слегка зловещее. А потом начинается полнейшая ересь, которая и длится большую часть книги. Какие-то, блядь, воскресшие трупы, какие-то солдаты времён Первой Мировой, которые охотятся на - внимание - парализованную бабушку одного из главных героев, какие-то жуки, пауки и прочие насекомые... Короче, в какой-то момент ты просто сидишь и думаешь: чо ваще, что это за нахуй?? Ну, и персонажи, которые практически ничем не отличаются от Неудачников. В Майке и Дейле мы видим что-то от Билла Денбро, Дуэйн - Бен Хэнском для бедных, в Харлене прослеживается что-то от Ричи Тозиера и т.д. Девочка в их компании вроде бы тоже есть, но играет второстепенную роль, второй Беверли Марш не получилось) Повторяются и сюжетные ходы: один из главных героев погибает, у другого Вселенское Зло похищает младшего брата.
Короче, нет и ещё раз нет. Два балла только за ностальгическую атмосферу.
12. Ник Хорнби, "Голая Джульетта" (8/10)
Хорнби клёвый, очень легко читается, много внимания уделяется музыке)) По крайней мере, в тех двух его романах, что я прочитала) Если выбирать между "Голой Джульеттой" и "Hi-Fi", я, пожалуй, выберу "Джульетту". В обеих книгах есть совершенно душные и неприятные персонажи - Дункан и Роб. Но Дункана в "Джульетте" мы видим глазами его девушки Энни, которая в какой-то момент всё же осознаёт, что он душный еблан и надо валить от него, пока он окончательно не загубил ей жизнь. А вот в "Hi-Fi" повествование идёт от лица Роба, и он, хоть и по-своему забавный и интересный, всю дорогу меня периодически побешивал))
"Джульетта" всё же - меланхоличная книга. Здесь много музыки, размышлений об отношениях (в основном, неудачных) и о жизни в целом. О том, что полярно противоположные принципы "Бери от жизни всё" и "Сейчас буду довольствоваться этим, а потом найду что получше" вполне себе похожи в том, что оба одинаково не работают.
Её одинокие подруги вовсе не такие уж одинокие. Во время своих разъездов они встречают новых людей, знакомятся, заводят друзей. Дункан и Энни никогда ни с кем не знакомились. Дункан и заговаривать-то с незнакомыми опасался, неведомо почему. Однажды, сидя перед тем самым отелем близ Амальфи, он заметил,что кто-то читает такую же книгу, что и он, - биографию не слишком известного идола блюза или соула. Кто-нибудь другой - пожалуй, что и любой другой - на его месте счёл бы такое стечение обстоятельств удобным случаем для знакомства, разговора, может, даже совместной выпивки и обмена электронными адресами. Дункан же отправился в номер и сменил книгу, дабы другой читатель не заметил совпадения интересов.
- Многие из тех, кого я знаю, несчастливы в супружестве, разочарованы. Или просто скучают.
- И?
- Но, видите ли, они всем довольны.
- Счастливы в своём несчастье?
- Да, они смирились.
Энни подумала, что никогда ещё Малкольм столь чётко не подводил итог абсурдной парадоксальности своих амбиций.
Энни считала, что Такер заслуживает похвалы и во многих иных отношениях. Ей пришло в голову, что все присутствующие в кухне, по разным причинам и с разной интенсивностью, обожают Такера. (Все, кроме него самого. Он-то - Энни это точно знала - относится к самому себе весьма скептически.) ... Дункан предан своему кумиру с мрачной одержимостью, а она... Можно, конечно, охарактеризовать это кратко: дурь, блажь. Возможно, зачатки чего-то более глубокого, всеобъемлющего. Или отчаянный порыв тонущей в омуте одиночества женщины - иначе говоря, сознание, что надо хоть с кем-то переспать, пока шансы не улетучились окончательно.
Июль:
13. Эдвард Морган Форстер, "Морис" (без оценки)
Я понимаю, что роман был написан в начале 20-го века и он никак не мог быть написан по-другому, но я пришла к выводу, что мне надоело и совершенно неинтересно читать обо всех этих душевных метаниях персонажей по поводу своей ориентации и об их попытках "вылечиться". Это всё для меня морально устарело. Так что от этой истории мне ни хорошо и ни плохо - мне никак. Надо было такое читать в подростковом возрасте, наверное)
14. Джейн Смайли, "Тысяча акров" (9/10)
Пожалуй, первая рекомендация "Книжного базара", которая пришлась мне по душе. Правда, я опять зачем-то начиталась отзывов на лайвлибе перед прочтением, а они там ну очень противоречивые. В основном, первыми мне попадались нейтральные или отрицательные. Оказалось, не нужно им верить: мне очень зашло) Всё-таки нужно уметь так писать: огромная ферма в Айове, три сестры, их властный и жестокий отец, их мужья - каждый со своими заморочками, а также куча скелетов в шкафу и семейных тайн и трагедий - достаточно предсказуемых. В общем, ничего оригинального, а оторваться от книги невозможно. С огромным удовольствием прочитала
Бывало, на меня накатывал страх оказаться изгоем. Мне казалось, что все устраивают вечеринки, а меня не зовут. И это чувство так мучило и угнетало меня, что я готова была запрыгнуть в машину и объехать окрестности, только бы узнать правду. Когда подростком, уже после смерти мамы, я жаловалась на свои страхи, отец всегда говорил: "Ты должна быть дома. Все должны быть дома". Впрочем, жаловалась я редко, хоть и страстно мечтала о дружбе - не о любви и поцелуях, а просто о дружбе. Никакие школьные танцы не могли сравниться для меня с девчачьими посиделками. И неважно, что отец никогда бы не отпустил нас с Роуз на ночёвку к подругам, главным было хотя бы получить приглашение.
Вообще после той беседы с Джессом на помидорных грядках у меня будто открылись глаза. Оказалось, что мужчины - не бесстрастные автоматы, запрограммированные на успех, у них тоже есть чувства. Да, порой они ошибаются и терпят неудачи, но ведь и страдают от этого. Действительно страдают! Для меня это стало открытием. И я, и Роуз - мы, конечно, тоже страдали, как и Кэролайн, и все остальные женщины, которых я знала, но у нас всегда была возможность выплеснуть переживания, поделиться ими. Мужчины всё сносят молча, как животные.
Стояла осень, но ещё жаркая. Я как раз стаскивала свитер, когда увидела, что мне машет мускулистый, симпатичный парень. От радости и неожиданности я улыбнулась и помахала в ответ. Тем парнем был Тай. Заметив, что я машу ему, он отвернулся. Я оглянулась. Оказалось, он махал девушке, которая сидела на два ряда выше. Уже потом, пять лет спустя, когда мы начали встречаться, я спросила его про тот случай, но он поклялся, что ничего не помнит, и я уверена, что он не врал. Однако я-то помнила. Помнила, что стоит подумать о себе слишком хорошо, как тут же придёт расплата - стыд.
Но вообще злость напоминает мне о Роуз. Я вспоминаю о ней, когда вижу на улице женщин, которые одеты в платья её любимых фасонов, которые несут малыша на бедре, слегка покачиваясь, как это делала она, которые говорят страстно, понимающе, раздражённо, печально, иронично, нежно, открыто и даже ошибочно. Роуз оставила мне загадку, которую я так и не смогла решить: как относиться к тем, кто причинил нам боль и не раскаивается и, более того, даже не видит причин для раскаяния?
15. Энтони Бёрджесс, "Семя желания" (5/10)
Пожалуй, здесь описан один из самых жутких миров антиутопий. Но читать было скучновато. Наверное, Бёрджесс - просто не мой писатель.
Сердце у него упало, потому что он понял: какое бы правительство ни пришло к власти, он всегда будет против.
Мы до этого не доживем, до конца войны то есть, потому что мы вступили в эпоху бесконечных войн. Бесконечных, потому что гражданское население не будет ими затронуто, так как войны будут вестись на приятном отдалении от центров цивилизации. Штатские любят войну.
— Но, вероятно, только до тех пор, пока они могут оставаться штатскими, — вставил Тристрам.
- Сдается, все мы каннибалы, - отозвался Тристрам. - Да, но, черт бы все побрал, мы в Эйлсбери хотя бы цивилизованные каннибалы. Есть из консервной банки - это совсем другое дело.
— Но если вы едите этого парня, который Бог, так почему же это ужасно? — осмелев, спросил Ллуэлин. — Если Бога есть можно, то почему нельзя есть Джима Уиттла, что в этом ужасного?
— Потому, — ответила Димфна рассудительно, — что когда едят Бога, то всегда много остается. Ты не можешь съесть Бога потому, что он все время появляется, появляется и появляется и никогда не может закончиться. Вот, глупая твоя голова!
16. Анатолий Мариенгоф, "Роман без вранья" (перечитано)
Мариенгоф - любовь
Август:
17. Анатолий Мариенгоф, "Мой век, мои друзья и подруги" (перечитано)
Мариенгоф - всё ещё любовь, хотя "Мой век" написан не в таком лёгком и развлекательном ключе, как "Роман без вранья". Конечно, было печально читать о смерти Есенина, но ещё горше звучат слова Мариенгофа о своём единственном сыне Кирилле, который покончил с собой, не дожив до 17 лет.
Цитаты постить незачем, надо читать оба произведения полностью)
18. Тони Санчес, "Я был драгдилером Rolling Stones" (8/10)
Отличная книга, в которой Санчес очень по-доброму рассказывает о том, какими мудаками были Роллинги на пике славы) Ну, точнее, мудаками, конечно, были Джаггер и Ричардс) Билл Уаймен и Чарли Уоттс в этих наркоманских увеселениях участия не принимали) И, конечно, много времени уделено бедняге Брайану Джонсу, которого буквально выгнали из группы, хотя он был её основателем.
Короче, максимально душевно, хотя и слегка утомительно ближе к концу.
Кстати, Тони не стало ещё в 2000 году, а Роллинги и ныне здравствуют, тьфу-тьфу-тьфу. *шутка о том, какой мир мы оставим после себя Киту Ричардсу*
Один из жизненных парадоксов состоит в том, что, когда все вокруг хотят стать вашими друзьями, вы перестаете доверять кому бы то ни было.
Я всегда был против тяжелых наркотиков. Они разрушают мозг и убивают человека. Но я также считал, что имею достаточно сильную волю, чтобы контролировать себя и завязать, если что. Я вовсе не собирался становиться торчком. Каково же было мое удивление, когда однажды утром, в начале 1969-го, я понял, что плотно сижу на героине.
Однажды он [Леннон] очень агрессивно стал настаивать, чтобы я достал ему героин. Он даже послал за ним ко мне своего шофера. Я был настолько раздражен таким нажимом, что взял у водителя сто фунтов и вручил ему взамен банку с двумя измельченными таблетками аспирина.
"После этого, - подумал я, - он перестанет донимать меня раз и навсегда."
Однако на следующий день Джон вновь позвонил, прося следующую порцию.
- А как вчерашняя? - спросил я.
- О, даже не знаю, - ответил он. - В общем, я почти не получил никакого кайфа.
Безумие стало передаваться и обслуживающей команде. После "Street Fighting Man" Джаггер всегда бросал в толпу розовые лепестки из корзины, словно священник, кропящий паству святой водой. Чип Монк, который заведовал спецэффектами, решил, что будет смешно, если спрятать цыплячью ножку среди розовых лепестков и посмотреть, что произойдет. Джаггер ее даже не заметил и швырнул прямо в толпу, попав по голове девушки, пребывавшей в глубоком экстазе. Было это в Детройте.
К Филадельфии Чип набрался смелости подложить в корзину сырую свиную печень, и Джаггер, слишком увлеченный выступлением, чтобы понять, что происходит, грациозным жестом бросил ее в зрителей. Секундой позже печень прилетела назад, на мгновение зависнув в ярком сияние прожекторов и кровавым месивом плюхнулась на абсолютно белую сцену. В Питтсбурге Чип уже не на шутку разошелся: принес целую свиную ногу с копытом и засунул в корзину. К счастью для жителей Питтсбурга, Джаггер нашел ее прежде, чем началось выступление, и кинул в Чипа.
— Такое впечатление, что вы с Миком вообще стараетесь не говорить о Брайане.
— Ну, так он же сторчался, разве нет? — шепотом ответил Кит. И отвернувшись так, что я перестал видеть выражение его лица, добавил: — Единственная проблема — что нам с ним теперь делать?
Октябрь:
19. Луиза Мэй Олкотт, "Маленькие женщины" (5/10)
Оценка, честно говоря, условная, потому что... Ну, надо было это читать в детстве, лет в 10. А сейчас уже поздно и невыносимо скучно. Хотя, конечно, мне сейчас вообще практически не до чтения, да и концентрацию я быстро теряю.
20. Scott Heim, "Mysterious Skin" (9/10)
Наконец-то удосужилась прочитать книгу и в очередной раз поняла, насколько же хороша экранизация. Ну все на своих местах. И сыроватые, слегка топорные книжные моменты сглажены, и тема педофилии продемонстрирована очень тонко и аккуратно. Это не очень похоже на Араки, и от этого ещё ценнее) Тем не менее, книга мне тоже очень понравилась, несмотря на некоторые недочёты.
If we were stars in the latest Hollywood blockbuster, then I would have embraced him, my hands patting his shoulerblades, violins and cellos billowing on the soundtrack as tears streamed down our faces. But Hollywood would never make a movie about us.
It was a light that shone over our faces, our wounds and scars. It was a light so brilliant and white it could have been beamed from heaven, and Brian and I could have been angels, basking in it. But it wasn't, and we weren't.
Ноябрь:
21. Дарья Бобылёва, "Вьюрки" (5/10)
Занятно, но не стоит потраченных денег, имхо.
22. Стив Маллинс, "Depeche Mode" (3/10)
Книга как книга, совершенно стандартная, никаких откровений. Перевод и редактура совершенно отвратительны: скачущие времена, по-разному транскрибированные имена и фамилии (то "Дэвид", то "Дейвид" (wuuut?), то Гаан, то Гахан), зачастую - тупо калька с английского. Поэтому такая низкая оценка.
Декабрь:
23. Микаэль Ниеми, "Популярная музыка из Виттулы" (10/10)
Другой верный путь к безумию - это самокопание. Отец строго наказал мне поменьше предаваться раздумьям - думай только о самом необходимом; думать вредно и чем больше думаешь, тем хуже. Лучшим лекарством, по его мнению, было работать до изнеможения - чисти снег, коли дрова, катайся на лыжах, все что угодно; сомнения приходят тогда, когда валяешься на диване и вообще отдыхаешь. Еще хорошее средство - встать пораньше, особенно в красные дни или с похмелья, чтоб не одолели тебя черные мысли.
Да-да, как говорится, нужно возделывать свой сад.
ещё цитатыСо временем мы поняли, что на самом деле мы живем не в Швеции. Наш край затесался в ее состав по чистой случайности. Северный придаток, заболоченные пустоши, кое-где заселенные людьми, которых и шведами-то можно назвать с натяжкой. Мы были иные - малость отсталые, малость неграмотные, малость нищие духом. Ну, не водились у нас косули с ежами и соловьями. Ну, не было у нас знаменитостей. Ни американских горок, ни светофоров, ни дворцов с усадьбами. Все, чем мы богаты - это тучи мошкары, вычурная турнедальская брань и коммунисты.
Мы были детьми дефицита. Не материального, нет - с этим мы кое-как справлялись, - а духовного. Мы были ничьи. Наши родители были ничьи. Наши предки были ноль без палочки для шведской истории. Редкие залетные преподаватели, приехавшие к нам на время из настоящей Швеции, не то что выговорить - написать наши фамилии толком не могли. Мы боялись заказывать музыку в известной передаче "До тринадцати", чтобы ведущий Ульф Эльвинг не подумал, что мы финны. Наши селенья были так малы, что их не было видно на карте. Мы едва сводили концы с концами и жили на казенные субсидии. На наших глазах загнулось наше семейное хозяйство, поросли бурьяном наши луга, на наших глазах по Турнеэльвен прошли последние плоты и больше мы их не видели, на наших глазах на смену сорока крепким лесорубам пришли чадящие дизели, на наших глазах отцы повесили рукавицы на гвоздь и неделями стали пропадать на далеких Кирунских шахтах. Мы хуже всех в Швеции писали контрольные по шведскому языку. Мы не умели вести себя за столом. Дома мы ходили с шапкой на голове. Мы не собирали грибов, не ели овощей, не ловили раков. Мы не умели беседовать, не умели декламировать, красиво паковать подарки и толкать речи. Мы ходили с вывернутыми ступнями. Мы говорили с финским акцентом по-шведски, хотя не были финнами. Мы говорили со шведским акцентом по-фински, хотя не были шведами.
Мы были никем.
Нет, я не пел — я стенал. Глухое мычание лося. Предсмертный крик лемминга. Называйте, как хотите. Сами того не ведая, мы изобрели панк за несколько лет до его рождения.
Уже тогда его лицо имело выражение, типичное для большинства барабанщиков — во время игры они смахивают на дебилов, хотя в остальное время выглядят нормальными людьми.
Старшей сеструхи дома не было, и мы забрались в ее комнату. Расстегнув рубашку, Ниила извлек пластинку, согретую теплом его тела. Я торжественно возложил ее на проигрыватель, опустил иголку. Добавил звука. Винил стал тихонько похрустывать.
Трах! Грянул гром. Рванула бочка с порохом, комната встала на дыбы. Воздух улетучился, нас шандарахнуло о стену, расплющило, а изба завертелась юлой. Мы были впечатаны в стену как почтовые марки; кровь вся вобралась в сердце, образовав кишечно-алый сгусток, а потом разом схлынула обратно, прянула по рукам и ногам, острые алые струйки брызнули по всему телу; мы как две беспомощные рыбы хватали воздух ртом.
Прошла вечность, прежде чем пластинка остановилась. В замочной скважине засвистело - это возвращался воздух; мы шмякнулись на пол двумя мокрыми лепешками.
Рок-н-ролл мьюзик.
"Битлз".
Ничего подобного мы в жизни не слышали.
Младший из моих дядьев Вилле долго ходил холостым - многие уже думали, что он так и останется бобылем. Он много раз ездил в Финляндию за невестами, но каждый раз возвращался с пустыми руками, не понимая, что делает не так. Пока, наконец, один из соседей не посоветовал ему:
– Купи машину!
Вилле прислушался к совету и купил старенький "вольво". И не успел приехать в Финляндию, как тут же нашел невесту, и только недоумевал, как это он не додумался до такой простой штуки раньше.
Батя произнес торжественную и путаную речь о том, что значит для финна умереть героем, упомянув в первую очередь самоубийство, войну, сердечный приступ в бане и алкогольное отравление. А стало быть, нынче три дорогих и уважаемых родича сподобились одновременно принять геройскую смерть и бок о бок прошествовали через Врата Славы…
Огонь книга, просто огонь!
24. Грэм Джойс, "Правда жизни" (7/10)
"Зубная фея" мне понравилась гораздо больше, но и эта вещь тоже очень душевная. Позже продолжу знакомство с этим писателем.
– Если женщины начнут работать, а иначе и быть не может – рабочей силы не хватает, – то нельзя, чтобы они и на работу ходили, и весь дом на себе везли, так ведь? Мы, мужчины, должны тоже в этом участвовать. Все переменится – абсолютно все.
Бити краснела. Марта поднимала бровь – вот это мужик.
– Он что, коммунист? – как-то спросила Марту Юна, услышав его очередную речь.
– Не знаю, кто он, – ответила та. – Только он не овца, вот что.
25. Хлоя Бенджамин, "Бессмертники" (2/10)
Какую удивительную хрень я прочитала. Но хотя бы сначала было занятно, за это и поставила два балла, а не ноль.
спойлерыВо-первых, книга пустая, вообще ни о чём. А чтобы возникало ощущение, что она "о чём-то", автор решила добавить чуточку таинственности в самом начале, а потом напихать штамп на штампе. Ну конечно, раз Саймон - гей, чья юность выпала на рубеж 1970-1980-х, он должен махнуть в Сан-Франциско, чтобы плясать там в клубах и ебаться со всеми напропалую. Конечно же, он должен сойтись со здоровым чёрным парнем (претензия сейчас не к цвету кожи, конечно, а к тому, что это уже навязший в зубах штамп). Конечно, еврейка Клара должна сойтись с индусом Раджем, по-другому никак. Короче, заебал уже этот троп Ромео и Джульетты, придумайте уже что-нибудь другое. А главное - и Саймон, и Клара сделали всё для того, чтобы умереть молодыми. То есть они зациклились на предсказании гадалки и своими руками себя угробили. На части о Дэниэле я начала сдуваться, часть о Варе в темпе пролистала, потому что стало невыносимо скучно.
Во-вторых, всё очень поверхностно, галопом по Европам. Ты определись: либо ты описываешь их жизнь до роковых дат, либо ты пишешь об их последних днях. А то ни туда и ни сюда: перескочила с пятого на десятое, чуть-чуть о том, чуть-чуть об этом - и всё. Ну нет, так не пойдёт.
В-третьих: не знаю, чей это косяк - автора или переводчика (скорее всего, автора), но когда весь текст написан в настоящем времени, это, имхо, ещё хуже "скачущих" времён. Это признак плохого писателя, как по мне. Я не очень люблю фики, полностью написанные в настоящем времени, а тут целая книга.
Короче, не доверяю я этим молодым современным писательницам и, видимо, правильно и делаю)
И вот так я заканчиваю этот книжный год)
Итоги года: 25 прочитанных книг, из них 2 перечитанных.
Топ-5 из прочитанного:
5. Ник Хорнби, "Голая Джульетта"
4. Джейн Смайли, "Тысяча акров"
3. Майкл Каннингем, "Дом на краю света"
2. Себастьян Барри, "Бесконечные дни"
1. Микаэль Ниеми, "Популярная музыка из Виттулы"
1. Майкл Каннингем, "Дом на краю света" (9/10)
У Бобби была замедленная полусонная реакция на сюрпризы судьбы. Когда-то мы с Клэр даже договорились между собой, что в случае пожара кто-то из нас поможет ему выбрать, в какое окно прыгать.
Если двое любящих друг друга людей лишены возможности проявить свои чувства на сексуальном уровне, это создает особую ситуацию. Вы планируете совместные путешествия и обсуждаете, как лучше всего заработать деньги; спорите, в какой цвет выкрасить дом и как назвать ребенка, понимая при этом, что у вас не будет ни того, ни другого.
Вообще новые знакомства не такая уж простая вещь в этом мире. Особенно если по много часов в день, отключившись, лежишь на диване, слушая музыку.
У людей, часто ходящих в кино, обычно вырабатывается особое, ироничное отношение к происходящему, спектр смешного заметно расширяется.
Она никогда не признавала того, в чем ее обвиняли. Я подумал тогда, что она может испортить ребенка. Какой вырастет Ребекка с матерью, кричащей: "Я не кричу!"?
Умершие - трудная тема. Пожалуй, самое примечательное в них - неизменность их статуса. Они будут мертвы в том же самом смысле и через тысячу лет.
Между двадцатью и тридцатью я подозревала, что если каким-то образом лишить меня моей внешности, привычек и полудюжины "принципов", то там, где должна быть собственно я, основа моей личности, окажется пустое место.
- Наверное, тебе кажется, что я какой-то недоделанный, да? Что я и Бобби - это полчеловека каждый? Поэтому мы тебе и нужны вдвоем. Получается один целый человек. Правильно?
Февраль:
2. Levin Meyer, "Compulsion" (9/10)
It was there in the sun, laughing, pushed up close together against the wall, that Judd first saw Artie differently. His face was no longer pasty but alive, his eyes shone, and his body had suddenly a lanky grace. And that night in his imagining, when Judd waited for the king to come into his fantasy, it was Artie.
He hardly knew how - perhaps he was half drunk himself, maudlin - they were patting each other. "Old pal". Maybe singing. Then they started to go to bed. Artie lost the toss for the lower, but refused to abide by the decision. He dived into Judd's bunk, and Judd started to push Artie out; and then horsing around like that, wrestling, they lay extended together to catch their breath, and when it began Artie made no sign, pretending to be half-drunkenly half asleep. Then Artie laughingly muttered a few dirty names, and let it happen as if he were too drunk to know or care.
It was then, on that ride in the November night, that Judd experienced the sense of the two of them in their unity apart from the world. A light snow began to fall, and traffic died away until theirs was the only car on a long stretch of road.
Then the thought came to Judd that at this moment no one in the whole world, only he, knew where Artie was. The night was between them alone. If something should happen right now, an auto accident, and they should be killed together, then their folks might wonder what were they doing way out here. If someone, even Myra, should want Artie right now, she wouldn’t have the ghost of an idea where to look.
He glanced at Artie, who was unusually silent, and saw that Artie had passed out, in the way he sometimes did, his mouth hanging a bit open. And a thrill of happiness went through Judd, to be riding like this as though he were carrying Artie with him into infinity.
Before, we had thought the boys could only have committed the murder under some sudden dreadful impulse. But now we learned how the deed had been marked by a long design developed in full detail. What was new to us was this entry into the dark, vast area of death as an abstraction. Much later, we were to seek the deeper cause that compelled these two individuals to commit this particular murder under the guise, even the illusion, that it was an experiment.
Just as there is no absolute vacuum, there is no absolute abstraction. But one approaches a vacuum by removing atmosphere, and so, in the pretentious excuse offered by Judd, it seemed that by removing the common atmospheres of lust, hatred, greed, one could approach the perfect essence of crime.
Thus one might come down to an isolated killing impulse in humanity. To kill, as we put it in the headlines, for a thrill! I think the boys themselves believed this was what they had done.
Artie was staring into his face. It was for Judd like the moment that comes to any man in the discovery that the woman who had glowed for him, whom he loved, is a slut, and there is a bewildering dismay in him, and he thinks to himself, But I knew it all the time; I knew it when she was abandoned with me, when she did all those dirty things with me – they don’t count for dirty only because you yourself are doing them – but I knew she would do the same with other men. And sinkingly the man knows he may have to love her still and be alone for ever in his love.
And it was then that he made his second irreparable remark. When someone asked if Nietzsche’s superman philosophy justified murder, Judd perversely replied, “It is easy to justify such a death, as easy as to justify an entomologist impaling a butterfly on a pin.”
Judd’s dominant fantasy rôle was that of a slave; Artie saw himself as a master. He was the chief of all criminals, commanding absolute obedience.
Even on the reverse side of their fantasies, there was an interlocking symmetry. Judd as a slave was, however, a superior being, a champion, a godlike, handsome person. Thus, while an inferior in the nominal side of his rôle he was superior on the active side. He lived in comfortable quarters, and he was the mentor of kings. Conversely, Artie was superior in the nominal side of his rôle he was a master mind, a chief, yet in carrying out his picturizations he saw himself as captured and jailed, chained and in rags. He derived greatest satisfaction from imagining himself incarcerated and whipped.
And in real life their fantasy relationships were carried out with beautiful inevitability. Both now related their strange compact, made after the frat-house robbery – the compact in which Artie was the master who must be implicitly obeyed; and yet, the other side of the agreement was the sexual act in which Artie had to submit and which was carried out in the spirit of a rape, a violence, almost a punishment – but, as in his fantasy, a punishment which he passively enjoyed.
“People think that at one moment a man is sane, and at the next he goes insane. To a doctor, insanity means nothing but mental derangement, sickness, and just as there are all degrees of physical sickness, from a common cold to paralysis, there are all degrees of mental sickness, from a mild neurosis to a psychoneurosis to a psychosis.”
“Well, what constitutes normality?”
“A proper balance between the intellect and emotion.”
“And these boys are abnormal?”
“Yes, but in different ways.”
Horn snorted. In what he understood by abnormality, they were the same, he said. In fact, to the State they were plain perverts. Didn’t their compact provide that Artie should consent to certain acts, in exchange for Judd’s help in his criminal adventures? What were those acts?
“They were sexual acts,” Dr. Allwin said.
“How often?” Horn demanded.
Several women pressed their way down the aisles, to get closer. Angrily, the judge ordered, “I want every woman to leave this room!”
Вот так всегда - на самом интересном месте



“To suppose people are well well mentally because they are oriented in time, space, and presence is just as naive as to suppose a person is well mentally because he is not a raving maniac.”
Март:
3. Simon Baatz, "For the thrill of it: Leopold, Loeb, and the murder that shocked Jazz Age Chicago" (4/10)
Как ни странно, но художественная книга показалась мне более обоснованной и структурированной, что ли, чем документальная. Не знаю, мне кажется, от этой книги так и веет расследованием в стиле Рен-ТВ. И потом, мне неинтересно читать километровое описание суда, суть которого сводится к "Это двое хладнокровных убийц, состоящих в так называемых противоестественных отношениях и заслуживающих виселицы" с одной стороны, и "Ну они же такие хорошие мальчики, давайте их простим? Они просто запутались и нуждаются в лечении" - с другой. Вот их отношения - это другое дело, вот этому можно было бы уделить побольше времени) Мне вообще нравится вот эта фишка: сначала кажется, как будто это Леопольд был злым гением в их тандеме, потом оказывается, что вовсе и наоборот: он якобы только потакал Лёбу из-за своей влюблённости в него. Ну а потом приходишь к выводу, что они оба стоили друг друга. Как раз в "Насилии" об этом весьма интересно и интригующе написано. Здесь этому тоже уделяется внимание, но мне не заходит стиль автора

Nathan and Richard renewed their acquaintance in September 1923, and very quickly Nathan succumbed, once again, to Richard's charm. How, indeed, could he have resisted? Richard was too too handsome for Nathan not to fall in love a second time, and Richard was sexually complaisant, willing to indulge Nathan's desires. To his friends, Richard would boast of his sexual conquests; he claimed to have many girlfriends among the coeds on the Chicago campus but, in truth, sex was only moderately pleasurable. "I could", he confessed, "get along easily without it. The actual sex act is rather unimportant to me". His indifference toward sex usually (but not always) translated into acquiescence whenever Nathan importuned him so passionately - why refuse when it mattered so little one way or another?
Ну, и единственный момент, который, несмотря ни на что, вызывает какой-то эмоциональный отклик - конечно же, смерть Ричарда:
Richard died later that day. The prison doctors worked furiously to save him, suturing the cuts, but Richard had lost too much blood. Nathan rushed from his cell to the prison hospital and watched helplessly as his friend, his companion, his lover, lay dying on the operating table. And when it was over, after the surgeons and doctors and prison guards had all left the room, Nathan remained behind, to wash the body, to gently cradle Richard’s head in his arms, and to grieve silently over the loss of his companion.
4. Стивен Кинг, "Жребий Салема" (9/10)
Дай, Господи, мне МУДРОСТЬ принять то, что я не в силах изменить, РЕШИМОСТЬ изменить то, что я могу, и УДАЧУ, чтобы не облажаться.
- Еще Марк Твен сказал, что роман - это признание человека во всех преступлениях, которых он никогда не совершал.
В конце концов ты всегда упираешься в стену родительской любви, так похожую на обитые мягким войлоком стены тюремной камеры. Искренность этой любви лишала всякого смысла как дальнейшее препирательство, так и уже состоявшееся.
Почему болит голова? Мозг не имеет нервных окончаний. Нам известно, что по химическому составу аспирин очень близок к ЛСД, но почему один препарат снимает головную боль, а другой вызывает галлюцинации? Отчасти причиной является то, что мы, в сущности, не знаем, что такое мозг. Самый что ни на есть знающий врач - крохотный островок в безбрежном океане невежества.
Мы гадаем на кофейной гуще и тычем пальцем в небо. На это уходит куча времени. Белая магия. Узаконенное колдовство.
Одиночество! Вот уж действительно самое ужасное слово, какое только есть в языке. С ним не может сравниться даже "убийство" а "преисподняя" - лишь жалкий синоним...
– Дело в том, что в нынешнем веке трактовка католической церковью концепции зла претерпела радикальное переосмысление. И знаете, почему?
– Полагаю, из-за Фрейда.
– Очень хорошо! Католическая церковь вступила в двадцатый век с новой концепцией зла – зла с маленькой буквы. Дьявол уже не представляется рогатым чудищем с хвостом и копытами или змеем, ползущим по саду, хотя это удивительно точный психологический образ. Дьяволом, по евангелию от Фрейда, является бездонная пучина нашего подсознания.
Апрель:
5. Ник Хорнби, "Hi-Fi" (7/10)
Похоже, поставив на первое место музыку (то же, по-моему, верно в отношении литературы, кино, театра – всего, что заставляет человека переживать), уже невозможно разобраться с личной жизнью, начать относиться к ней как к чему-то окончательно оформленному. Может быть, все мы – те, кто изо дня в день вбираем в себя чужие эмоции, - живем под слишком высоким напряжением и в результате теряем способность просто быть довольными: нам подавай либо несчастье, либо восторженное до поросячьего визга, счастье, но обоих этих состояний очень трудно достичь в рамках стабильных и прочных отношений.
Взрослых беспокоит, что маленькие дети играют в войну, а подростки смотрят на видео жестокие фильмы; мы опасаемся, что они воспримут как должное культ жестокости. Но почему-то никому не приходит в голову обеспокоиться тем, что дети беспрерывно слушают песенки о разбитых сердцах, отверженной любви, страданиях и муках утраты. Самые несчастные из моих знакомых – те, что больше всего на свете любят поп-музыку; я не уверен, сделала ли их такими музыка, но знаю наверняка: слезливые песенки они начали слушать задолго до первых обрушившихся на них несчастий.
— И вообще, кто сказал, что мне нравится Соломон Бёрк?
Это уж слишком.
— Соломон Бёрк! «Got To Get You Off My Mind!» Это же наша песня! Из-за Соломона Бёрка у нас всё с тобой и началось!
— Да? А у тебя, случайно, нет его телефона? Хотела бы сказать ему пару тёплых слов.
— Ты что, ничего не помнишь?
— Песню помню. А кто поёт, забыла.
Я не верю своим ушам.
— Знаешь, у меня прямо-таки руки опускаются. Ты правда не видишь никакой разницы между «Bright Eyes» и «Got To Get You Off My Mind»?
— Как же, вижу! Одна про кроликов, а во второй играют трубачи.
— Трубачи! Какие, к чертовой матери, трубачи! Это называется секция духовых!
У многих безупречный музыкальный вкус, но они не читают книжек, многие читают книжки, но при этом страдают ожирением, многие симпатизируют феминисткам, но носят идиотские бороды, у многих чувство юмора как у Вуди Аллена, но и внешность в него же. Одни слишком много пьют, другие полоумеют, сев за руль, или любят подраться, или кичатся деньгами, или употребляют наркотики. Я же ничего такого не делаю: то есть, если я и нравлюсь иногда женщинам, это не из-за присущих мне достоинств, а благодаря тем недостаткам, коих я лишен.
Моя гениальность, если это слово здесь уместно, состоит в умении поместить кучу заурядных качеств в одну компактную упаковку.
— Извини, давай наконец выясним: как его по-настоящему зовут – Йен или Рэй? Ты как его называешь?
— Рэем. Имени «Йен» я не выношу.
— Вот отлично. Впредь буду знать. Ну и какая, говоришь, у Йена квартира?
Сентиментальная музыка обладает способностью увлекать слушателя одновременно куда-то назад и куда-то вперед, и ты в то же время испытываешь тоску по прошлому и преисполняешься надеждами на будущее.
6. J.K.Rowling, "Harry Potter et la Coupe de Feu" (

Во-первых, всё-таки "Кубок Огня" - моя любимая часть. Наверное, потому что именно здесь волшебная сказка переходит в нечто более мрачное.
Во-вторых, я стала стара и сентиментальна, потому что чуть не утопла нафиг в слезах в конце(
Итак, мой топ рыдательных моментов в "ГП":
- когда Рон жертвует собой в шахматной партии в "Философском камне";
- когда Гарри видит своих родителей в "Кубке огня";
- смерть Фреда

7. Denis Johnson, "Jesus' Son" (4/10)
Название книги, конечно, хорошее, но содержание так себе. По ходу, выросла я из этих зарисовок о жизни алкашей, наркоманов и прочих "пошлых маргиналов".
8. Ширли Джексон, "Призрак дома на холме" (тупая хуйня/10)
Кажется, я дала исчерпывающую оценку) Лучше пересмотрю фильм, причём не одноимённый, а "Дом ночных призраков" - менее известный, вышедший в том же 1999 году, суть которого сводится примерно к тому же, но смотрится гораздо живее.
Май:
9. Стивен Кинг, "Лангольеры" (8/10)
Он вспомнил слова одного пилота: "Нам платят по сто тысяч долларов в год, а то и больше, лишь по одной причине. Они знают, что на всю карьеру пилота приходится тридцать или сорок секунд, когда он действительно может что-то изменить. Нам платят за то, что мы не застынем столбом, когда придёт черёд этих секунд".
- Вроде бы у пилотов есть правило не прикасаться к спиртному перед полетом?
- Это правило не действует, когда речь идет о полетах во времени. Можешь заглянуть в инструкцию.
Не подавляй свой страх...но и не поддавайся ему. Посиди и постарайся разобраться, что к чему. Очень помогает, уверяю тебя.
Крэг Туми, разумеется, не спал. Люди, которые засыпали в критические моменты, вроде того парня, что должен был быть начеку, пока Иисус молился в Гефсиманском саду, совершенно определенно плохо кончали.
10. Себастьян Барри, "Бесконечные дни" (10/10)

Мы с Джоном Коулом нашли лощинку подальше от любопытных глаз. И с лёгким сердцем, подобно человеку, сбросившему с себя заботу, мы стали прогуливаться меж индейских шатров, слушая дыхание спящих младенцев и наблюдая за удивительной породой, которую индейцы называют "уинкте", а белые - бардашами: это мужчины, одетые в женские наряды. Джон Коул разглядывает их, не слишком подолгу, чтобы не оскорбить. Но он как пахотная лошадь, зачуявшая сено. Весь встрепенулся - таким я его раньше не видел. Бардаш надевает мужскую одежду, когда идёт на войну - это я знаю. Потом, после войны, он снова облачается в яркое платье. Мы трогаемся в путь, и Джон Коул весь трясётся, как зябкий ребёнок. Два солдата идут под блестящими гвоздяными шляпками звёзд. У Джона Коула длинное лицо, широкий шаг. Лунный свет не добавляет ему красоты, потому что он и так прекрасен.
Мы лежим в темноте бок о бок, и левая рука Джона Коула просовывается под простынёй и сжимает мою правую руку. Мы слушаем вопли ночных гуляк под окнами и конский топот на дорогах. И держимся за руки, как влюблённые, которые только что встретились. Или как воображаемые влюблённые в неведомой стране, где им можно не прятать свою любовь.
Местные боятся ирландцев, чёрт побери - ирландец, когда он не в духе, может сбить противника с ног и топтаться у него на голове, пока самому ирландцу не полегчает, а противнику - наоборот.
Андерсонвилль. Вы когда-нибудь слыхали про такой город? Мы брели туда под конвоем пять дней, и если было когда на свете место, куда незачем попадать, то это вот оно самое и есть.
Когда в древности Кромвель явился в Ирландию, он сказал, что никого не оставит в живых. Сказал, что ирландцы - крысы и дьяволы. Вычистить страну, освободить место для хороших людей. Сотворить рай. Надо думать, сейчас мы творим такой рай в Америке. Наверно, странно, что в этом занято так много ирландцев. Но ведь так устроен мир. Не бывает праведных народов.
Винона сажает меня у туалетного столика и принимается за работу. Как в театре в Гранд-Рапидс перед спектаклем, но мы точно не в Гранд-Рапидс. Она замазывает мне лицо, подводит глаза сурьмой, красит губы, в сомнении смотрит на меня и всё щедро посыпает пудрой. Теперь я похож на шлюху, что даёт по-быстрому за десять центов. Огни рампы нас не выручат, так что краситься надо хорошо. Винона стирает сурьму, и становится похоже, что мой альфонс подбил мне оба глаза. Но это неважно. Винона приглушает яркость помады. Похоже, мы готовы - то есть готовей уже всё равно не будем. Я запихиваю барахло в саквояж и вынужденно краду у майора бритву. Не знаю, сколько времени займёт путешествие таким новомодным способом, но мне никак нельзя превращаться в бородатую даму.
Июнь:
11. Дэн Симмонс, "Лето ночи" (2/10)
Знакомство с Симмонсом прошло очень неудачно. Эту книгу посоветовали в "Книжном базаре" с пометкой "Если вы любите "Оно", то она вам обязательно понравится". Тут надо сказать, что "Книжный базар" я нежно люблю и слушаю с большим удовольствием, но с их рекомендациями отношения у меня почти не складываются. Рассказывают они очень интересно, но в большинстве случаев - о какой-то хрени, которую я забрасываю через несколько страниц. А тут вроде бы многообещающее начало, так что я решила не бросать чтение и в итоге потратила на эту ересь почти месяц своей жизни)
Совершенно очевидно, что Симмонсу не давали покоя лавры "Оно", и он решил написать свою книгу с абсолютно такой же завязкой, с абсолютно таким же ностальгическим флёром детства в маленьком американском городке в середине 20-го века, когда вы с друзьями гоняете целыми днями на великах и придумываете самые разнообразные занятия (от искупаться в карьере до начать шпионить за школьными учителями) и смутно понимаете, что это последнее лето, которое вы проведёте вместе. И в целом, начало правда хорошее: безмятежное, но слегка зловещее. А потом начинается полнейшая ересь, которая и длится большую часть книги. Какие-то, блядь, воскресшие трупы, какие-то солдаты времён Первой Мировой, которые охотятся на - внимание - парализованную бабушку одного из главных героев, какие-то жуки, пауки и прочие насекомые... Короче, в какой-то момент ты просто сидишь и думаешь: чо ваще, что это за нахуй?? Ну, и персонажи, которые практически ничем не отличаются от Неудачников. В Майке и Дейле мы видим что-то от Билла Денбро, Дуэйн - Бен Хэнском для бедных, в Харлене прослеживается что-то от Ричи Тозиера и т.д. Девочка в их компании вроде бы тоже есть, но играет второстепенную роль, второй Беверли Марш не получилось) Повторяются и сюжетные ходы: один из главных героев погибает, у другого Вселенское Зло похищает младшего брата.
Короче, нет и ещё раз нет. Два балла только за ностальгическую атмосферу.
12. Ник Хорнби, "Голая Джульетта" (8/10)
Хорнби клёвый, очень легко читается, много внимания уделяется музыке)) По крайней мере, в тех двух его романах, что я прочитала) Если выбирать между "Голой Джульеттой" и "Hi-Fi", я, пожалуй, выберу "Джульетту". В обеих книгах есть совершенно душные и неприятные персонажи - Дункан и Роб. Но Дункана в "Джульетте" мы видим глазами его девушки Энни, которая в какой-то момент всё же осознаёт, что он душный еблан и надо валить от него, пока он окончательно не загубил ей жизнь. А вот в "Hi-Fi" повествование идёт от лица Роба, и он, хоть и по-своему забавный и интересный, всю дорогу меня периодически побешивал))
"Джульетта" всё же - меланхоличная книга. Здесь много музыки, размышлений об отношениях (в основном, неудачных) и о жизни в целом. О том, что полярно противоположные принципы "Бери от жизни всё" и "Сейчас буду довольствоваться этим, а потом найду что получше" вполне себе похожи в том, что оба одинаково не работают.
Её одинокие подруги вовсе не такие уж одинокие. Во время своих разъездов они встречают новых людей, знакомятся, заводят друзей. Дункан и Энни никогда ни с кем не знакомились. Дункан и заговаривать-то с незнакомыми опасался, неведомо почему. Однажды, сидя перед тем самым отелем близ Амальфи, он заметил,что кто-то читает такую же книгу, что и он, - биографию не слишком известного идола блюза или соула. Кто-нибудь другой - пожалуй, что и любой другой - на его месте счёл бы такое стечение обстоятельств удобным случаем для знакомства, разговора, может, даже совместной выпивки и обмена электронными адресами. Дункан же отправился в номер и сменил книгу, дабы другой читатель не заметил совпадения интересов.
- Многие из тех, кого я знаю, несчастливы в супружестве, разочарованы. Или просто скучают.
- И?
- Но, видите ли, они всем довольны.
- Счастливы в своём несчастье?
- Да, они смирились.
Энни подумала, что никогда ещё Малкольм столь чётко не подводил итог абсурдной парадоксальности своих амбиций.
Энни считала, что Такер заслуживает похвалы и во многих иных отношениях. Ей пришло в голову, что все присутствующие в кухне, по разным причинам и с разной интенсивностью, обожают Такера. (Все, кроме него самого. Он-то - Энни это точно знала - относится к самому себе весьма скептически.) ... Дункан предан своему кумиру с мрачной одержимостью, а она... Можно, конечно, охарактеризовать это кратко: дурь, блажь. Возможно, зачатки чего-то более глубокого, всеобъемлющего. Или отчаянный порыв тонущей в омуте одиночества женщины - иначе говоря, сознание, что надо хоть с кем-то переспать, пока шансы не улетучились окончательно.
Июль:
13. Эдвард Морган Форстер, "Морис" (без оценки)
Я понимаю, что роман был написан в начале 20-го века и он никак не мог быть написан по-другому, но я пришла к выводу, что мне надоело и совершенно неинтересно читать обо всех этих душевных метаниях персонажей по поводу своей ориентации и об их попытках "вылечиться". Это всё для меня морально устарело. Так что от этой истории мне ни хорошо и ни плохо - мне никак. Надо было такое читать в подростковом возрасте, наверное)
14. Джейн Смайли, "Тысяча акров" (9/10)
Пожалуй, первая рекомендация "Книжного базара", которая пришлась мне по душе. Правда, я опять зачем-то начиталась отзывов на лайвлибе перед прочтением, а они там ну очень противоречивые. В основном, первыми мне попадались нейтральные или отрицательные. Оказалось, не нужно им верить: мне очень зашло) Всё-таки нужно уметь так писать: огромная ферма в Айове, три сестры, их властный и жестокий отец, их мужья - каждый со своими заморочками, а также куча скелетов в шкафу и семейных тайн и трагедий - достаточно предсказуемых. В общем, ничего оригинального, а оторваться от книги невозможно. С огромным удовольствием прочитала

Бывало, на меня накатывал страх оказаться изгоем. Мне казалось, что все устраивают вечеринки, а меня не зовут. И это чувство так мучило и угнетало меня, что я готова была запрыгнуть в машину и объехать окрестности, только бы узнать правду. Когда подростком, уже после смерти мамы, я жаловалась на свои страхи, отец всегда говорил: "Ты должна быть дома. Все должны быть дома". Впрочем, жаловалась я редко, хоть и страстно мечтала о дружбе - не о любви и поцелуях, а просто о дружбе. Никакие школьные танцы не могли сравниться для меня с девчачьими посиделками. И неважно, что отец никогда бы не отпустил нас с Роуз на ночёвку к подругам, главным было хотя бы получить приглашение.
Вообще после той беседы с Джессом на помидорных грядках у меня будто открылись глаза. Оказалось, что мужчины - не бесстрастные автоматы, запрограммированные на успех, у них тоже есть чувства. Да, порой они ошибаются и терпят неудачи, но ведь и страдают от этого. Действительно страдают! Для меня это стало открытием. И я, и Роуз - мы, конечно, тоже страдали, как и Кэролайн, и все остальные женщины, которых я знала, но у нас всегда была возможность выплеснуть переживания, поделиться ими. Мужчины всё сносят молча, как животные.
Стояла осень, но ещё жаркая. Я как раз стаскивала свитер, когда увидела, что мне машет мускулистый, симпатичный парень. От радости и неожиданности я улыбнулась и помахала в ответ. Тем парнем был Тай. Заметив, что я машу ему, он отвернулся. Я оглянулась. Оказалось, он махал девушке, которая сидела на два ряда выше. Уже потом, пять лет спустя, когда мы начали встречаться, я спросила его про тот случай, но он поклялся, что ничего не помнит, и я уверена, что он не врал. Однако я-то помнила. Помнила, что стоит подумать о себе слишком хорошо, как тут же придёт расплата - стыд.
Но вообще злость напоминает мне о Роуз. Я вспоминаю о ней, когда вижу на улице женщин, которые одеты в платья её любимых фасонов, которые несут малыша на бедре, слегка покачиваясь, как это делала она, которые говорят страстно, понимающе, раздражённо, печально, иронично, нежно, открыто и даже ошибочно. Роуз оставила мне загадку, которую я так и не смогла решить: как относиться к тем, кто причинил нам боль и не раскаивается и, более того, даже не видит причин для раскаяния?
15. Энтони Бёрджесс, "Семя желания" (5/10)
Пожалуй, здесь описан один из самых жутких миров антиутопий. Но читать было скучновато. Наверное, Бёрджесс - просто не мой писатель.
Сердце у него упало, потому что он понял: какое бы правительство ни пришло к власти, он всегда будет против.
Мы до этого не доживем, до конца войны то есть, потому что мы вступили в эпоху бесконечных войн. Бесконечных, потому что гражданское население не будет ими затронуто, так как войны будут вестись на приятном отдалении от центров цивилизации. Штатские любят войну.
— Но, вероятно, только до тех пор, пока они могут оставаться штатскими, — вставил Тристрам.
- Сдается, все мы каннибалы, - отозвался Тристрам. - Да, но, черт бы все побрал, мы в Эйлсбери хотя бы цивилизованные каннибалы. Есть из консервной банки - это совсем другое дело.
— Но если вы едите этого парня, который Бог, так почему же это ужасно? — осмелев, спросил Ллуэлин. — Если Бога есть можно, то почему нельзя есть Джима Уиттла, что в этом ужасного?
— Потому, — ответила Димфна рассудительно, — что когда едят Бога, то всегда много остается. Ты не можешь съесть Бога потому, что он все время появляется, появляется и появляется и никогда не может закончиться. Вот, глупая твоя голова!
16. Анатолий Мариенгоф, "Роман без вранья" (перечитано)
Мариенгоф - любовь

Август:
17. Анатолий Мариенгоф, "Мой век, мои друзья и подруги" (перечитано)
Мариенгоф - всё ещё любовь, хотя "Мой век" написан не в таком лёгком и развлекательном ключе, как "Роман без вранья". Конечно, было печально читать о смерти Есенина, но ещё горше звучат слова Мариенгофа о своём единственном сыне Кирилле, который покончил с собой, не дожив до 17 лет.
Цитаты постить незачем, надо читать оба произведения полностью)
18. Тони Санчес, "Я был драгдилером Rolling Stones" (8/10)
Отличная книга, в которой Санчес очень по-доброму рассказывает о том, какими мудаками были Роллинги на пике славы) Ну, точнее, мудаками, конечно, были Джаггер и Ричардс) Билл Уаймен и Чарли Уоттс в этих наркоманских увеселениях участия не принимали) И, конечно, много времени уделено бедняге Брайану Джонсу, которого буквально выгнали из группы, хотя он был её основателем.
Короче, максимально душевно, хотя и слегка утомительно ближе к концу.
Кстати, Тони не стало ещё в 2000 году, а Роллинги и ныне здравствуют, тьфу-тьфу-тьфу. *шутка о том, какой мир мы оставим после себя Киту Ричардсу*
Один из жизненных парадоксов состоит в том, что, когда все вокруг хотят стать вашими друзьями, вы перестаете доверять кому бы то ни было.
Я всегда был против тяжелых наркотиков. Они разрушают мозг и убивают человека. Но я также считал, что имею достаточно сильную волю, чтобы контролировать себя и завязать, если что. Я вовсе не собирался становиться торчком. Каково же было мое удивление, когда однажды утром, в начале 1969-го, я понял, что плотно сижу на героине.
Однажды он [Леннон] очень агрессивно стал настаивать, чтобы я достал ему героин. Он даже послал за ним ко мне своего шофера. Я был настолько раздражен таким нажимом, что взял у водителя сто фунтов и вручил ему взамен банку с двумя измельченными таблетками аспирина.
"После этого, - подумал я, - он перестанет донимать меня раз и навсегда."
Однако на следующий день Джон вновь позвонил, прося следующую порцию.
- А как вчерашняя? - спросил я.
- О, даже не знаю, - ответил он. - В общем, я почти не получил никакого кайфа.
Безумие стало передаваться и обслуживающей команде. После "Street Fighting Man" Джаггер всегда бросал в толпу розовые лепестки из корзины, словно священник, кропящий паству святой водой. Чип Монк, который заведовал спецэффектами, решил, что будет смешно, если спрятать цыплячью ножку среди розовых лепестков и посмотреть, что произойдет. Джаггер ее даже не заметил и швырнул прямо в толпу, попав по голове девушки, пребывавшей в глубоком экстазе. Было это в Детройте.
К Филадельфии Чип набрался смелости подложить в корзину сырую свиную печень, и Джаггер, слишком увлеченный выступлением, чтобы понять, что происходит, грациозным жестом бросил ее в зрителей. Секундой позже печень прилетела назад, на мгновение зависнув в ярком сияние прожекторов и кровавым месивом плюхнулась на абсолютно белую сцену. В Питтсбурге Чип уже не на шутку разошелся: принес целую свиную ногу с копытом и засунул в корзину. К счастью для жителей Питтсбурга, Джаггер нашел ее прежде, чем началось выступление, и кинул в Чипа.
— Такое впечатление, что вы с Миком вообще стараетесь не говорить о Брайане.
— Ну, так он же сторчался, разве нет? — шепотом ответил Кит. И отвернувшись так, что я перестал видеть выражение его лица, добавил: — Единственная проблема — что нам с ним теперь делать?
Октябрь:
19. Луиза Мэй Олкотт, "Маленькие женщины" (5/10)
Оценка, честно говоря, условная, потому что... Ну, надо было это читать в детстве, лет в 10. А сейчас уже поздно и невыносимо скучно. Хотя, конечно, мне сейчас вообще практически не до чтения, да и концентрацию я быстро теряю.
20. Scott Heim, "Mysterious Skin" (9/10)
Наконец-то удосужилась прочитать книгу и в очередной раз поняла, насколько же хороша экранизация. Ну все на своих местах. И сыроватые, слегка топорные книжные моменты сглажены, и тема педофилии продемонстрирована очень тонко и аккуратно. Это не очень похоже на Араки, и от этого ещё ценнее) Тем не менее, книга мне тоже очень понравилась, несмотря на некоторые недочёты.
If we were stars in the latest Hollywood blockbuster, then I would have embraced him, my hands patting his shoulerblades, violins and cellos billowing on the soundtrack as tears streamed down our faces. But Hollywood would never make a movie about us.
It was a light that shone over our faces, our wounds and scars. It was a light so brilliant and white it could have been beamed from heaven, and Brian and I could have been angels, basking in it. But it wasn't, and we weren't.
Ноябрь:
21. Дарья Бобылёва, "Вьюрки" (5/10)
Занятно, но не стоит потраченных денег, имхо.
22. Стив Маллинс, "Depeche Mode" (3/10)
Книга как книга, совершенно стандартная, никаких откровений. Перевод и редактура совершенно отвратительны: скачущие времена, по-разному транскрибированные имена и фамилии (то "Дэвид", то "Дейвид" (wuuut?), то Гаан, то Гахан), зачастую - тупо калька с английского. Поэтому такая низкая оценка.
Декабрь:
23. Микаэль Ниеми, "Популярная музыка из Виттулы" (10/10)
Другой верный путь к безумию - это самокопание. Отец строго наказал мне поменьше предаваться раздумьям - думай только о самом необходимом; думать вредно и чем больше думаешь, тем хуже. Лучшим лекарством, по его мнению, было работать до изнеможения - чисти снег, коли дрова, катайся на лыжах, все что угодно; сомнения приходят тогда, когда валяешься на диване и вообще отдыхаешь. Еще хорошее средство - встать пораньше, особенно в красные дни или с похмелья, чтоб не одолели тебя черные мысли.
Да-да, как говорится, нужно возделывать свой сад.
ещё цитатыСо временем мы поняли, что на самом деле мы живем не в Швеции. Наш край затесался в ее состав по чистой случайности. Северный придаток, заболоченные пустоши, кое-где заселенные людьми, которых и шведами-то можно назвать с натяжкой. Мы были иные - малость отсталые, малость неграмотные, малость нищие духом. Ну, не водились у нас косули с ежами и соловьями. Ну, не было у нас знаменитостей. Ни американских горок, ни светофоров, ни дворцов с усадьбами. Все, чем мы богаты - это тучи мошкары, вычурная турнедальская брань и коммунисты.
Мы были детьми дефицита. Не материального, нет - с этим мы кое-как справлялись, - а духовного. Мы были ничьи. Наши родители были ничьи. Наши предки были ноль без палочки для шведской истории. Редкие залетные преподаватели, приехавшие к нам на время из настоящей Швеции, не то что выговорить - написать наши фамилии толком не могли. Мы боялись заказывать музыку в известной передаче "До тринадцати", чтобы ведущий Ульф Эльвинг не подумал, что мы финны. Наши селенья были так малы, что их не было видно на карте. Мы едва сводили концы с концами и жили на казенные субсидии. На наших глазах загнулось наше семейное хозяйство, поросли бурьяном наши луга, на наших глазах по Турнеэльвен прошли последние плоты и больше мы их не видели, на наших глазах на смену сорока крепким лесорубам пришли чадящие дизели, на наших глазах отцы повесили рукавицы на гвоздь и неделями стали пропадать на далеких Кирунских шахтах. Мы хуже всех в Швеции писали контрольные по шведскому языку. Мы не умели вести себя за столом. Дома мы ходили с шапкой на голове. Мы не собирали грибов, не ели овощей, не ловили раков. Мы не умели беседовать, не умели декламировать, красиво паковать подарки и толкать речи. Мы ходили с вывернутыми ступнями. Мы говорили с финским акцентом по-шведски, хотя не были финнами. Мы говорили со шведским акцентом по-фински, хотя не были шведами.
Мы были никем.
Нет, я не пел — я стенал. Глухое мычание лося. Предсмертный крик лемминга. Называйте, как хотите. Сами того не ведая, мы изобрели панк за несколько лет до его рождения.
Уже тогда его лицо имело выражение, типичное для большинства барабанщиков — во время игры они смахивают на дебилов, хотя в остальное время выглядят нормальными людьми.
Старшей сеструхи дома не было, и мы забрались в ее комнату. Расстегнув рубашку, Ниила извлек пластинку, согретую теплом его тела. Я торжественно возложил ее на проигрыватель, опустил иголку. Добавил звука. Винил стал тихонько похрустывать.
Трах! Грянул гром. Рванула бочка с порохом, комната встала на дыбы. Воздух улетучился, нас шандарахнуло о стену, расплющило, а изба завертелась юлой. Мы были впечатаны в стену как почтовые марки; кровь вся вобралась в сердце, образовав кишечно-алый сгусток, а потом разом схлынула обратно, прянула по рукам и ногам, острые алые струйки брызнули по всему телу; мы как две беспомощные рыбы хватали воздух ртом.
Прошла вечность, прежде чем пластинка остановилась. В замочной скважине засвистело - это возвращался воздух; мы шмякнулись на пол двумя мокрыми лепешками.
Рок-н-ролл мьюзик.
"Битлз".
Ничего подобного мы в жизни не слышали.
Младший из моих дядьев Вилле долго ходил холостым - многие уже думали, что он так и останется бобылем. Он много раз ездил в Финляндию за невестами, но каждый раз возвращался с пустыми руками, не понимая, что делает не так. Пока, наконец, один из соседей не посоветовал ему:
– Купи машину!
Вилле прислушался к совету и купил старенький "вольво". И не успел приехать в Финляндию, как тут же нашел невесту, и только недоумевал, как это он не додумался до такой простой штуки раньше.
Батя произнес торжественную и путаную речь о том, что значит для финна умереть героем, упомянув в первую очередь самоубийство, войну, сердечный приступ в бане и алкогольное отравление. А стало быть, нынче три дорогих и уважаемых родича сподобились одновременно принять геройскую смерть и бок о бок прошествовали через Врата Славы…
Огонь книга, просто огонь!
24. Грэм Джойс, "Правда жизни" (7/10)
"Зубная фея" мне понравилась гораздо больше, но и эта вещь тоже очень душевная. Позже продолжу знакомство с этим писателем.
– Если женщины начнут работать, а иначе и быть не может – рабочей силы не хватает, – то нельзя, чтобы они и на работу ходили, и весь дом на себе везли, так ведь? Мы, мужчины, должны тоже в этом участвовать. Все переменится – абсолютно все.
Бити краснела. Марта поднимала бровь – вот это мужик.
– Он что, коммунист? – как-то спросила Марту Юна, услышав его очередную речь.
– Не знаю, кто он, – ответила та. – Только он не овца, вот что.
25. Хлоя Бенджамин, "Бессмертники" (2/10)
Какую удивительную хрень я прочитала. Но хотя бы сначала было занятно, за это и поставила два балла, а не ноль.
спойлерыВо-первых, книга пустая, вообще ни о чём. А чтобы возникало ощущение, что она "о чём-то", автор решила добавить чуточку таинственности в самом начале, а потом напихать штамп на штампе. Ну конечно, раз Саймон - гей, чья юность выпала на рубеж 1970-1980-х, он должен махнуть в Сан-Франциско, чтобы плясать там в клубах и ебаться со всеми напропалую. Конечно же, он должен сойтись со здоровым чёрным парнем (претензия сейчас не к цвету кожи, конечно, а к тому, что это уже навязший в зубах штамп). Конечно, еврейка Клара должна сойтись с индусом Раджем, по-другому никак. Короче, заебал уже этот троп Ромео и Джульетты, придумайте уже что-нибудь другое. А главное - и Саймон, и Клара сделали всё для того, чтобы умереть молодыми. То есть они зациклились на предсказании гадалки и своими руками себя угробили. На части о Дэниэле я начала сдуваться, часть о Варе в темпе пролистала, потому что стало невыносимо скучно.
Во-вторых, всё очень поверхностно, галопом по Европам. Ты определись: либо ты описываешь их жизнь до роковых дат, либо ты пишешь об их последних днях. А то ни туда и ни сюда: перескочила с пятого на десятое, чуть-чуть о том, чуть-чуть об этом - и всё. Ну нет, так не пойдёт.
В-третьих: не знаю, чей это косяк - автора или переводчика (скорее всего, автора), но когда весь текст написан в настоящем времени, это, имхо, ещё хуже "скачущих" времён. Это признак плохого писателя, как по мне. Я не очень люблю фики, полностью написанные в настоящем времени, а тут целая книга.
Короче, не доверяю я этим молодым современным писательницам и, видимо, правильно и делаю)
И вот так я заканчиваю этот книжный год)
Итоги года: 25 прочитанных книг, из них 2 перечитанных.
Топ-5 из прочитанного:
5. Ник Хорнби, "Голая Джульетта"
4. Джейн Смайли, "Тысяча акров"
3. Майкл Каннингем, "Дом на краю света"
2. Себастьян Барри, "Бесконечные дни"
1. Микаэль Ниеми, "Популярная музыка из Виттулы"
@темы: книги
Гспд, да! У меня редко бывает так, что мне жалко потраченного на книгу времени, но это был именно тот случай.
Причем, видимо, это настолько из ряда вон ситуация для меня, что я до сих пор помню её сюжет. Сколько книг было прочитано и забыто, но нет, именно эта посредственность отложилась у меня в памяти
Короче, не доверяю я этим молодым современным писательницам и, видимо, правильно и делаю)
Ну не скажи) Среди них есть достойные авторы)
Даже на самую заезженную тему можно написать интересно и прочувствованно, чтобы читатель проникся. А тут тупо какое-то монотонное описание действий героев (ни один из которых не вызвал у меня ничего - ни симпатии, ни антипатии), хотя задумка-то многообещающая.
Среди них есть достойные авторы)
Конечно, но мне что-то с ними не везёт, в основном)