После Нового года у меня завелась подруга. Есенин смотрел на это дело бранчливо; супил брови, когда исчезал я под вечер. Приходил Кусиков и подливал масла в огонь, намекая на измену в привязанности и дружбе, уверяя, что начинается так всегда - со склонности легкой, а кончается... И напевал своим приятным, маленьким и будто сердечным голосом:

Обидно, досадно, До слез, до мученья...

Есенин хорошо знал Кусикова, знал, что он вроде того чеховского мужика, который, встретив крестьянина, везущего бревно, говорил тому: "А ведь бревно-то из сухостоя, трухлявое"; рыбаку, сидящему с удочкой: "В такую погоду не будет клевать"; мужиков в засуху уверял, что "дождей не будет до самых морозов", а когда шли дожди, что "теперь все погибнет в поле"...
И все-таки Есенина нервило и дергало кусиковское "Обидно, досадно..."
Как-то я не ночевал дома. Вернулся в свою "ванну обетованную" часов в десять утра; Есенин спал. На умывальнике стояла пустая бутылка и стакан. Понюхал - ударило в нос сивухой.
Растолкал Есенина. Он поднял на меня тяжелые, красные веки.
- Что это, Сережа?.. Один водку пил?..
- Да. Пил. И каждый день буду... ежели по ночам шляться станешь... с кем хочешь там хороводься, а чтобы ночевать дома...
Это было его правило: на легкую любовь он был падок, но хоть в четыре или в пять утра, а являлся спать домой.
Мы смеялись:
- Бежит Вятка в свое стойло.
Основное в Есенине: страх одиночества.

(с) Анатолий Мариенгоф, "Роман без вранья"